Раньше там стоял сортир. Старый общественный сортир, построенный ещё в то время, когда весь город состоял из порта, полицейского участка и нескольких десятков бараков, в которых жили строители и портовые рабочие. Для них и построили уборную самой примитивной конструкции — даже выгребную яму не выложили кирпичом, а обшили досками, которые со временем сгнили, так что вся влага из ямы просачивалась сквозь стены. Это, возможно и обеспечило сортиру столь редкую для подобных сооружений долговечность. Давно уже город стал нормальным городом, а сортир так и остался и простоял до самой войны. К тому времени им пользовались в основном местные нищие — обычные люди предпочитали потратить деньги на платную кабину, не рискуя, по крайней мере, задохнуться от вони или еще чего доброго провалиться - половые доски последний раз менялись уже давно и основательно подгнили. Да и вообще, сортир был в таком состоянии, что его надо было либо приводить в порядок, либо сносить. Поскольку приводить в порядок его было невыгодно, его бы снесли, если бы не война.

С началом войны про сортир, естественно, забыли, а вскоре город был занят противником, которому тоже было не до сортира. Зимой в уцелевший сортир, случалось, заходили солдаты и те жители окрестных домов, у которых была повреждена канализация, а летом он так развонялся, что его все уже обходили стороной.

А затем началась Приморская операция. Началась она, как известно, с выброски парашютного десанта под командованием капитана Кучински. Парашютистам предстояло захватить порт и обеспечить высадку морской пехоты.

Парашютистов сбрасывали в три этапа. Первой группе пришлось начать бой ещё в воздухе. Из тех, кто в ней был, едва ли половина приземлилась живыми и боеспособными, но дело свое они сделали — выбили противника из намеченного района. Тогда противник, поняв, что дело худо, начал обстреливать парашютистов со стороны порта из легких полевых орудий.

Первым же выстрелом разнесло сортир. Вернее, взрывной волной сорвало деревянную коробку вместе с прогнившим полом, открыв выгребную яму. Но парашютистам из первой группы большого вреда эта стрельба не принесла, может быть потому, что вред приносить уже было почти некому. Больше досталось только что приземлившейся второй группе, ответившей на огонь противника своим огнем. А с неба тем временем уже спускалась третья группа, в которой был и сам Кучински.

К тому времени по тем, кто был в воздухе, противник почти не стрелял - основной огонь велся по тем, кто уже был на земле. Но и по тем, кто ещё летел, хоть немного, да постреливали, так что в воздухе были ранены трое рядовых и сам Кучински. Последнему особенно досталось — одна пуля прошила ему обе руки, другая чиркнула по паху, оторвав капитану то, что делает человека мужчиной. Трудно сказать, что больше мучило Кучински - боль или стыд. Но мучения он испытал страшные и мечтал только об одном — чтобы скорей пришла смерть и избавила его от мук. И смерть к нему пришла, но избавлением не стала, ибо это была одна из самых мерзких смертей, которые только можно себе представить. Не справившись с парашютом, Кучински приземлился прямо в сортир. Прямо в выгребную яму. Хотя у него были ранены руки, он ещё сумел распороть ножом накрывший его парашют и раздвинуть куски материи, но выбраться из ямы он так и не смог. Ему не за что было ухватиться, он истекал кровью, силы оставляли его, и вскоре он с головой погрузился в густое дерьмо, только кисти рук, одна из которых судорожно сжимала нож, так и остались торчать над поверхностью.

Между тем парашютисты дрались как бешеные и, несмотря на отчаянное сопротивление противника, ворвались в порт. Солдат, защищавших порт, было раза в три больше, чем атаковавших, но, даже если бы их было больше в четыре раза, это бы их не спасло. Прекрасно обученные парашютисты меньше чем за четверть часа половину оборонявшихся перестреляли, а другую половину добили в ближнем бою. Пленных они не брали, чтобы не тратить сил на охрану. Захватив порт, парашютисты заняли самые выгодные для стрельбы позиции и держали противника под огнем до тех пор, пока с подошедших кораблей не высадились морские пехотинцы. Те тоже свое дело знали, и к вечеру город был полностью очищен от врага. На следующий день началось одновременное наступление со стороны фронта и со стороны только что захваченного плацдарма, через три дня одна из армий противника, потеряв чуть не половину своего состава, едва унесла ноги, а другая попала в окружение и капитулировала, ещё через два дня началось наступление по всему фронту, а через неделю после освобождения города противник понял, что дела его — швах и запросил мира.

К тому времени никого из парашютистов, участвовавших в штурме, в городе уже не осталось. Из живых, разумеется. К концу боя из парашютистов в живых осталось не больше трети, причём только полтора десятка из них, несмотря на раны, ещё могли самостоятельно передвигаться, остальных с первого взгляда вообще трудно было отличить от покойников. Тех, кто ещё сохранил хоть какие-то признаки жизни, санитары отвезли в ближайший посёлок, почти не пострадавший от боя — здесь был оборудован госпиталь. Большинство мёртвых было закопано в братской могиле на месте бывшего сквера, превратившегося за время боя в пустырь, исковырянный воронками. Капитана Кучински в этой могиле не было. Обнаружившим его санитарам, людям в силу своей профессии способным справиться почти с любой брезгливостью, хватило моральных и физических сил каким-то багром наполовину вытащить труп из дерьма и крючком, сделанным из проволоки, стащить с шеи мертвеца солдатский медальон, вымыв и открыв который, они узнали, кто именно пребывает в выгребной яме; но вытаскивать тело наружу и тащить его к скверу у них не было никакого желания, тем более, что это было сопряжено с риском самим свалиться в яму. Санитары тем же багром затолкали труп обратно и забросали яму битым кирпичом, землёй и прочим мусором, которого вокруг было полно, а начальству, дабы не вдаваться в долгие объяснения, сказали, что капитан Кучински, по причине своей нетранспортабельности, был похоронен на месте своей гибели. Место это было отмечено табличкой.

По мере того, как окружающая земля впитывала влагу и выгребная яма подсыхала, насыпанный над ней курган проседал, его два-три раза насыпали заново, и в конце концов земля на месте сортира стала такой же плотной, как и вокруг. Тогда на последнем насыпанном холме поставили обелиск, а вокруг разбили небольшой газон.

Вскоре после окончания войны одна из строительных компаний получила подряд на восстановление и застройку города и хорошо на этом заработала. В порту и ближайших к нему районах всё было отстроено заново, причём застроены были все свободные места, кроме могилы капитана Кучински. На ней вместо обелиска был поставлен бронзовый памятник. К могиле теперь приводят скаутов и просто школьников для патриотического воспитания. А на газоне растут розы, и говорят, что нигде они так хорошо не растут, как здесь. Ещё бы им не расти при таком удобрении!
На верх